Тяжело хожу и громко говорю.
26.07.2014 в 22:15
Пишет He Bi Shi:Космос Келе
Конкурс закончился, рассказ забран без лавров и, кажется, разонравился мне) Всем бетившмим спасибо)
Главкритика: больше мира показать, больше размер текста, интересней, не фантастика.
Название: Космос Келе
Мир: космическое будущее после разрушения Земли, когда люди живут на огромном корабле
Персонажи: мусорщик, его девушка, духи-Келе и бывший дух-помощник шамана
Темы: любви, сохранения наследия, заботы Земли о людях, отношений людей и духов
Размер: 5014 слов
Краткое содержание: После уничтожения Земли человечество живет на огромном космическом корабле, однако прошлое так просто не отпускает. Разозленные духи с родной планеты преследуют людей, и их нельзя уничтожить. Но, может, есть способ что-то изменить?
Примечания:
Келе - злые духи у чукчей
Лэйгун - бог воды в Китае
Чжунчжун - бог огня в Китае
Шэньнун - бог земледелия и медицины,культурный герой в Китае
Не поминай имя материнской планеты всуе.
Не думай с тоской о покинутом доме, у нас есть только один путь радости — вперед.
Не прикасайся к предметам, на которых осталась пыль Земли. Яркость их — от Келе.
Найдя в глазах друга тень Келе, немедля зови Кшатриев: друг твой погибнет, но сотни спасутся.
читать дальшеСвет трактфлаера высветил груды мусора. Крысы с писком побеждали в разные стороны, и потому Лексею показалось, что мусорные хребты трясутся, дрожат живой шерстью паразитов, беспокоятся из-за его вторжения, древними дикими животными, не лишенными костей, пытаются встать и преградить путь мусорщику. Он несколько раз нажал на кнопку гудка, чтобы серое воинство перепряталось в стенах — когда он освободит помещение от следов прошлого, крысами займется служба дератизации.
Давным-давно, когда корабль «Небесный город» еще не стал единым существом и на нем велись «палубные войны» меж разными народами, этот мусор был жилыми постройками, дорогими людям предметами и, что греха таить, самими людьми (мусорщики часто разгребали древние кладбища). Но теперь это всего лишь серое царство крыс, которое Лексей безжалостно разрушит жвалами и ковшами трактфлаера, ведь люди ценнее грызунов и им нужно пространство. Пространство — это жизнь.
Лексей и его товарищи по цеху вызнают нутро каждой мусорной кучи, отделят плевелы от зерен — бесполезные и запретные вещи от полезных, — и вот уже через квартал здесь будут жить люди Единого Народа, любить и строить, рожать детей и лелеять внуков. Лексей сделал снимок на камеру — для истории. Он собирал альбом фотографий с видами палуб до и после уборки.
Трактфлаерами разгребли участок для полезного и для дурного. Поставили полукругом и включили лампы, сделав из палубной ночи день. Работенка не из легких — вручную перебирать мусор. Лексею гораздо больше нравилось бить по газам и сметать отсортированный мусор за первый шлюз, откуда бессмысленные, отсеянные волей человека предметы начинали свободный полет по космосу. Работали споро, и пришла усталость. Один за другим товарищи Лексея подавали сигналы сквозь свистки респираторов, что уходят обедать. Лексей наметил себе последнюю полосу мусора до перерыва. Сделает — и свободен: съест разогретую друзьями коробку каши, выпьет энергетический шоколад, потравит байки о работе в других кварталах и сражениях крысиных королей, а потом — снова за работу, и да не протрутся рукавицы о мусорные завалы.
Два диска старинного комма укоризненно смотрели на него из темноты. Лексей потянул за перепутанные вены проводов, чтобы разворошить мусорное лицо, и грязная гора обрушилась к ногам. С шелестом. Лексей быстро сложил кулак и приложил его ко лбу — знак отвращения зла. Перед ним лежали, пестрея обложками, книги. Нечастый улов, который сулит вместе прилив кредитов на счет и бесконечные проверки Кшатриями — не утаил ли хотя бы страницу, не прочитал ли запретных слов, не воспылал ли любовью к покинутой давным-давно материнской планете, поддавшись обаянию черных строк? Желание бросить книги тут и оставить на кого более рискового уступило любопытству и жажде выгоды, Лексей позабыл о еде и скоро пролистывал книжный клондайк. То, что пестрит схемами и терминами науки и потому будет полезно для человечества, — направо. То, что пестрит картинками, в которые нельзя всматриваться, и уж тем более имеет столбики текста по центру листа, — налево.
Вдруг ему попалась странная книга. Жесткая обложка, а внутри большая часть листов пуста, еще часть — исчерчена какими-то странными закорючками, вписанными в круги, и лишь на четырех страницах — рукописный текст. Такому стилю не учат в школе, но при желании можно разобрать и догадаться, какие буквицы имелись в виду. Лексей поднес книгу к лицу, засопел от напряжения, и брови его вдруг взметнулись вверх от удивления: он сумел прочесть «Келе». Несколько секунд в его сознании властвовал страх. Келе. Создания мрака. Но в темноте опасений мусорщика скоро разгорелся огонек интереса, и Лексей осмелился читать дальше. То, что сумел выхватить он из плена страниц, поразило Лексея так, что он, не отдавая себе отчета в действиях, раскрыл рабочий скафандр на груди и запихал книгу в щель. Спрятать! Руки его сами потянулись к проводам, все еще торчащим из осуждающего человека хлама. Лексей дернул за них, чтобы устроить прочим книгам погребение и, насвистывая, будто ничего не произошло, отправился на перекур. А потом «забыл», где закончил работать. Если ни слова никому не сказать о книгах, кто начнет проверять? Он успеет припрятать дневник о Келе так, что ни один Кшатрий не унюхает.
Я — потомок шаманов. Имя неважно, дар улетит с моей смертью и, если и найдет кого чувствительного, вряд ли сможет проникнуть в его душу. Но все же надеюсь, что будет тот, кто не сожжет мой дневник, а окажется настоящим сыном или дочерью Земли, Матери нашей.
Шаман — слово забытое, старое. В памяти «Небесного Города» его не найдешь, только человеческая, неверная память хранит его. Шаманами называли тех, кто мог видеть духов, говорить с ними, управлять ими, сдерживать их, изменять их. Таким не нужно было пить яд, чтобы видеть Келе с грани жизни и смерти, сокращая срок своих лет. Глаза шаманов были устроены иначе: в них сияла душа, различая скрытое.
Келе — всего лишь духи, которые жили на Матери Земле. Они не всегда были так темны и злы, как сейчас. Наоборот, эти духи были созданы для любви и доброты, приглядывать за растениями и животными, а иногда даже и за людьми. Однако когда Матерь Земля была взорвана нами, большая часть их погибла, ведь телом духов была почва и атмосфера. Оставшиеся обратились в Келе.
Келе не могут забыть людям разрушения дома, но более того они не могут забыть своего голода. Матерь Земля больше не питает их, и потому Келе ищут пищу в том, что похоже на вкус ее энергии. Они едят души людей. Они охотятся на нас, и как далеко мы бы ни уплыли в космическое пространство, какие бы стены ни строили от врага, Келе найдут нас, изменят себя, чтобы одолеть стены и щиты, обманут и получат свое. Мы сделали их такими. Келе — проклятие человеческого рода.
Я — потомок шаманов, а это значит, что знание — в моей крови. Я видел Келе, я слышал их голоса, я даже говорил с ними. Мое искреннее желание породило лишь головную боль: они хотели лишь убивать. Я был наивен и пытался изменить Келе, надеясь вернуть злым духам добрую память, но в итоге они увидели во мне большего неприятеля, чем в Кшатриях, и стали преследовать.
В час, когда я думал ,что совсем пропал, когда их руки почти добрались до моего сердца, а губы стали высасывать жизнь из тела, я словно окунулся в прошлое своего рода, своих предков, живших еще на Матери Земле. Я закричал так, как никогда не умел, как не могут цивилизованные люди, и мой крик разорвал Келе в черные лоскутья, выгнал их с палуб «Небесного Города». Как я ликовал тогда! Я, человек, победил Келе одним лишь криком! Но рано радовался, ведь Келе не имеют дома, а потому им больше негде умирать. Из осколков они вновь собрали себя, и радость перешла в печаль — их нельзя изменить, их нельзя и убить.
Мне кажется, словно я что-то упустил или для чего-то не создан. Должен быть выход, секрет, что спасет людей от угрозы Келе. Может, и этот дневник я волею судьбы пишу для того, кто будет сильнее меня. Ему я хочу передать ту же мудрость, что мне досталась от матери, а ей — от отца, а ему — от далеких предков, имен которых мы уже не знаем. Мудрость эта в печатях, которые могут защитить от разных видов Келе, а еще в слове «Шеньи». Что оно значит — мне неведомо, но я ощущаю от него тепло даже сейчас, когда Келе роятся вокруг моей домашней секции, и я знаю, что мне не хватит сил справиться с мраком. Пусть Кшатрии убьют меня раньше, чем я убью многих.
Лексей задумчиво листал дневник. Ни даты, ни подписи. Квартал, в котором он раздобыл записи дней минувших, перестал функционировать как жилой около четырех столетий назад. Никто обычно не интересовался, что именно произошло, слишком глупым было поведение предков. Не помнить о родичах дальше пяти поколений, не помнить, как звался твой народ и чем занимались прадеды — вот основа равенства. И пусть у некоторых граждан темен цвет кожи или раскосы глаза, белокурые локоны или выдающийся нос — все мы братья, объединенные единой палубой «Небесного Города». Дневник казался Лексею диким. Неужели и сейчас кто-то тайно шепчет на ухо детям о прошлом, может даже о планете, которую шаман чудовищно назвал «матерью». Однако слова его были теплы, как будто бумага впитала дорогие для человека чувства и теперь, когда Лексей читал их, заботливо передавала ему чужую тайну. И он, поражаясь самому себе, принимал ее всем сердцем. Лексей спрашивал себя, не начал ли он любить внезапно ту запретную Землю, что исчезла со звездных карт? Но нет, Земля по-прежнему была для него пугающим словом, и детские (только дети по-настоящему бесстрашны) песенки колотились в голове:
— Кто Землю всуе помянет,
к тому Келе ночью придет!
Лексей никогда не встречался с Келе, но, как добропорядочный гражданин, каждое утро читал новостную ленту и видел то сухие заметки о пойманных чудаках, начавших почитать материнскую планету, то по-настоящему жуткие истории об одержимых Келе, вырезающих свои семьи, а то и весь жилой сектор.
Он прижал кулак ко лбу — надолго, но дневник крепко сжимал другой рукой. Было в строках шамана непонятное очарование. Келе. Вот источник интереса Лексея, и он дал сети запрос на историю квартала 561, в котором жил шаман. Эксперты как один считали, что во всем виноваты Келе, и Лексею стало странно: страх мешался с радостью, и он сознался себе, что хотел бы узнать, какие Келе на самом деле. Любопытство — не порок, он же не влюбляется в Землю и не имеет к ней интереса. Темные, загадочные, преследующие людей Келе — вот что заставляло его кровь кипеть... так сильно, что он едва успел спрятать свое краденое сокровище перед тем, как Рид вошла в его комнату.
— Ты все еще в робе! — она сдула алую челку с глаз. — И как мне с тобой на свидание идти?
— Извини...
— Чего мямлишь? Руки в ноги! Если через пять минут ты не будешь готов к выходу, ты меня больше не увидишь!
Лексей быстро собрался, а дневник сунул за пазуху. Так надежней, как показалось ему.
Они все же застряли в пробке, и кафе оказалось забитым.
— Людей как каров на стоянке в конце дня, — поморщила носик Рид, озираясь в поисках свободного места. Неожиданно она повисла на руке Лексея и стала куда-то указывать, прыгая на месте. — Видишь, видишь! Там два Кшатрия сидят! Пойдем туда!
— И почему они тебе так нравятся? — проворчал Лексей. Конечно же, ему не хотелось идти к ним, и никому не хотелось сидеть с бледными, изнуренными борцами с Келе: это как напоминание о смерти в месте, где хочется веселиться. Но Кшатрии тоже люди: любят делать ложечкой водоворот в ароматном чае, изящность бега электроконей на скачках, живой азарт ставок и прозрачные лепестки цветов в арборетумах. Их работа — это любовь к человечеству, и, как бы они ни выглядели, вместе с неприязнью к их внешности Лексей испытывал благодарность. Однако сегодня она, как сладкое мороженое с горьким кофе, вступала в процесс диффузии со страхом. А вдруг они учуют? Но Рид, которая обожала их мрачные, зеленоватые из-за яда лица, уже притянула Лексея к соседнему с Кшатриями столику, и он решил: нечего бояться! Он испытает их. В конце концов, душа его чиста, и ни одной тени Келе не видел. А так хотелось бы... Лексей хмыкнул — они с Рид одинаковые, только она по Кшатриям прибивается, а он по их добыче.
Рид болтала о всякой всячине. Лексею просто нравилось слушать ее голос — яркий и переменчивый от эмоций, как броуновское движение. Однако сегодня он больше слушал тихую беседу Кшатриев. Один из них был совершенно сед, хотя на вид не дашь больше сорока, второй — молод, но в его волосах тоже поблескивали серебристые волоски. Оба в черном, они забились в угол кафе, и старший напарник поучал младшего:
— Думаешь, в нашей работе самое страшно, это когда Келе уже захватили чей-то разум? Это не вовсе не так. Страшно, что сами люди отдают себя в их нечистые руки.
— Почему, Дейном?
— Причин много. Одни и так имеют грязную душу — жизнь потрепала или генетики склад характера протабанили. Потенциальные или самые настоящие преступники, душа которых бросается на других так же, как Келе. Келе обещают таким силу, и те платят, не понимая, как ценна душа. Они становятся орудием Келе и, увы, нет иного способа, кроме как ликвидировать таких. Другие несчастны, терзаются в одиночестве, недовольны жизнью и разрешают себе страдать. Их души вкусны для Келе, но слабы: цепляются к таким один или два и тянут, тянут что твой сок через соломинку жизненные силы, пока человек не умрет, как от болезни. Иногда даже если отогнать Келе от таких, они сами помирают — по инерции. Иногда попадаются любопытные простаки — романтику им, видите ли, подавай.
— Ты же говорил, что ты романтик?
— Да, я как раз такой простак, который подписал бумажку, не сильно полагаясь на «назад дороги нет». А зря! Лучше бы работал мусорщиком и мечтал, не видя кошмаров с Келе. Но, может, так и лучше. Мог бы тоже увлечься яркой книжонкой и начать мечтать о материнской планете, райских кущах и синем небе. Тьфу! Фантазию не унять, она нестабильна и заводит далеко. А еще ее не всегда можно различить. У двух человек с хмурыми лицами может быть разная начинка в голове: один будет спать и видеть работу-дом, а второй летать на крыльях солнечных ветров и открывать заново космос. Вон от нас сидит парень с девушкой. Милые, мирные, влюбленные...
Лексей невольно вздрогнул от таких слов. Дневник будто прожигал кожу под курткой. Вычислили? Но старший Кшатрий на него не смотрел даже, продолжая:
— А ведь один из них или даже оба могут стать нашими клиентами. Сами. По своей воле.
— Да ладно, играющего с огнем за версту видно.
— Не знаешь ты жизни. Одних видно, они совестливые. Сами придут и друга приведут. А другие от вкуса опасности только наглеют. Им риск нервы щекочет, под носом будут ходить, хвост распушив, и не догадаешься.
— Лекс! Лекс! — Рид помахала у Лексея перед глазами. — Ты меня вообще слушаешь?
— Прости, я замечтался.
— И о чем же?
— О том, когда ты переедешь ко мне.
— Вот еще! Мне в моем доме уютней, чем в твоем свинарнике. Мечтаешь, что я буду убираться за тебя?
— Если ты переедешь, я буду убираться сам и без напоминаний.
— Так тебе и поверю, — сказала ему Рид, однако по глазам Лексей понял — обрадовалась. И тогда он сам стал счастливым — от любви... и гордости, что он провел Кшатриев.
Все Келе — тьма, но не все одинаковы.
Есть Келе, что были когда-то духами огня. Они жили в жерлах вулканов и разломах литосферных плит, в гуще лесных пожаров и огне рукотворном. Их форма напоминает пламя, а объятия горячи, они обещают страсть и манят иллюзиями телесной красоты. Келе Огня боятся воды и вакуума, а потому для них нужна печать водяного бога Лэйгуна, что творит щит из противоположной им стихии.
Против Келе воды, текучих и шумящих, поможет печать Чжунчжуна, бога огня. Против Келе ветров, полупрозрачных в своей тьме и неуловимых, быстрых и шепчущих, — печать Шэньнуна, покровителя деревьев.
Однако самые опасные Келе не из духов природы. От таких не спасет ни одна печать. Они редки, как редка шаманская кровь, ведь они — духи тех шаманов, что приняли решение улететь с Матери Земли или же были увезены насильно. Духи не простили своим бывшим хозяевам предательства. Они охотятся только за подобными мне, и знают, как взломать каждую печать. Они не имеют стихии, постоянной формы, и только если шаман в борьбе с таким Келе станет сильнее его, Человек одолеет мрак. «Помни имя «Шеньи»» — вот и все, что передали мне, как путеводную звезду. Но она скрылась за туманом. Я шепчу это имя, я чувствую силу, спящую в нем, но не могу ее пробудить. Почему Шеньи не принимает меня?
Глаза Рид округлились, когда она увидела на теле Лексея свежие татуировки. Без слов она стянула с него футболку, не пожалела даже трусов, думая, что и там может найти рисунки, и Лексею оставалось только смеяться — от неловкости и ее щекочущих прикосновений.
— Да нет их больше, нет!
От оплеухи по затылку зазвенело в ушах.
— И почему ты меня не спросил?!
— С чего это я должен спрашивать у тебя, что мне делать со своей кожей?
— А если бы они мне не понравились?
— О, так они тебе нравятся? — Лексей положил голову на колени угомонившейся Рид. — Я рад.
— Зачем ты вообще их сделал?
— Ты любишь странные вещи, и я подумал, что эти картинки тебе тоже придутся по нраву.
— Странно, но мне и вправду нравятся. — Рид обводила пальцами контуры печатей, не понимая их назначения. — Они как будто живые.
— Что?
— Исполнены смысла и живут своей жизнью на твоей коже. Пульсируют, что ли? Эта, — она дотронулась до татуировки на шее Лексея, — горит и ярится. Эта, — рукой затронула круг на правой половине груди, — прохладная и течет... Хочется унестись мыслью, как по звездной реке... Или даже нет, по реке настоящей, как на планетах, из воды. Здесь, — и ладонь прижалась к боку Лексея, — как будто ростки пробиваются, тянутся к жизни, раскрываются цветы. Мне хочется угадать аромат, но я путаюсь в знакомых мне запахах и не узнаю этого.
— Как ты красиво говоришь, — Лексей был поражен. Она угадала значение каждой печати! Он бы так не смог. — И правильно. Знаешь, я хочу испугать тебя.
— Меня? Да ты этого никогда не сможешь! — Рид оттолкнула Лескея. Он встал с кровати, раздвинул створки встроенного в стену шкафа, пошарил рукой за одеждой и вытянул дневник шамана.
— Ты ведешь личные записи по-старомодному на бумаге?
— Нет, это... досталось мне от предков.
Рид рассмеялась.
— Ну надо же! Я думала, ты из тех, кто никогда против системы не пойдет, а ты занимаешься такими постыдными вещами. Не зря мне показалось из-за твоего хобби с фотографиями, что ты тайный поклонник прошлых эпох. И за компом после тебя остается куча открытых вкладок про историю того и этого. Меня не проведешь!
— Подожди, — Лексей сел рядом с подругой и протянул ей дневник. Рид, все еще смеясь, приняла его и стала листать. Не сразу она привыкла к почерку, а когда стала разбирать слова...
— Лекс... Это же... Такое хранить дома слишком опасно.
— Я знаю. Но выкинуть тоже не могу. Предки... — он сам не верил в то, что говорил. И что Рид примет его.
— Я тебя понимаю, — внезапно сказала она. — Нас учат не помнить корней, жить настоящим и думать о будущем. Но все же мы люди, и переучить нас сложно. Я ведь тоже знаю историю своей семьи на много поколений. До самой материнской планеты знаю.
— Удивительно. Так далеко?
— Меня мама заставляла учить. Не все поколения, а только тех, кто сталкивался с Келе. Потому я и люблю все, что кажется таинственным, и Кшатрии мне интересны. Я и сама думала пойти в Кшатрии, но мама против была. Это ее последнее желание, чтобы я к ним ни ногой. Странное еще говорила, что Кшатрии чего-то не понимают и сами становятся как Келе, тенями среди людей. Этот дневник... поражает, правда? — Рид прижала его к груди Лексея, смотря ему прямо в глаза. — И наша встреча поражает. Я никогда не думала, что смогу кому-то довериться настолько сильно, а кто-то так же доверится мне. Мы — нарушители устоев. А давай хранить секреты друг друга?
Лексей поднял пальцы Рид к своим губам и поцеловал их.
— Я буду хранить твои тайны всегда. Только будь со мной.
Лексей солгал ей дважды — и о происхождении дневника, и о том, почему сделал татуировки. Его стали мучить кошмары. В них не было сюжета, персонажей и его самого, был только мрак, тягучий и липкий, идущий издалека, но с каждым сном приближающийся все больше. Рид мирно спала рядом с ним, ей снились только светлые сны, а Лексей не раз просыпался в холодном поту и долго не мог уснуть. Неужели это Келе идут за ним? Но он не тосковал по Земле, не звал их, не был болен душой, разве что любопытство считать болезнью, как говорил тот Кшатрий.
С татуировками сны прекратились, стали провалами пустоты, отдыхом тела, но не разума. Лексей чувствовал, что его продолжает тревожить тень познанного. Начал избегать людей и светлых мест, боясь, что на свету покажется слишком бледным и изможденным. Рид, забеспокоившись, утянула Лексея к врачу, и тот прописал гимнастику, антидепрессанты и «поменьше думать, побольше делать». Рид зорким взглядом следила, чтобы больной выполнял все указания.
Работа и вправду приносила облегчение. Темнота и простой труд. Лексей пропускал обеды, отдавая всего себя сортировке нужного и ненужного, ощущая, как никогда, правильность такого дела. Все чужое — выкинуть, не дать попасться на глаза искателю приключений на свою голову, все светлое — сохранить. Лексей так пробивался в нутро мусорной кучи, что товарищи остались далеко позади. Лишь он один, окруженный грохотом кастрюлек, игрушек, обломков кресел и стульев, коммов и флаеров, обрывками одежды, раздробленными белыми костями, обглоданными крысами, и самими верещащими норовящими прокусить перчатки паразитами с злобными белесыми глазами.
Одна из них все же умудрилась вывернуться, и ее зубы по закону подлости нашли слабое место перчаток, на сгибе запястья. Проклятая тварь добралась до теплой крови, и Лексей еле оторвал ее, ругая серую погань и доставая из аптечки на боку обеззараживатель, ведь мало ли что она грызла до этого. Однако у него закружилась голова так сильно, что Лексей встал на колени.
Кровь пахла одуряюще, будто не из маленькой ранки текло, а Лексей оказался на мясном заводе в отделе разделки туш. Железистый запах бился в ноздри, и в Лексее вскипал неведомый ему ранее гнев. Он ненавидел себя. Но как же такое возможно? Лексей замотал головой. Нет, это не его ненависть, не его жажда крови, это тени обступили вокруг и жадно лакают кровь, вырвавшуюся за пределы тела. Кровь — жизнь, и Келе так изголодались, что дерутся за жалкие капли. Они рвали друг друга, и мрак рассыпался перед глазами, сливался вновь, образуя новых Келе с теми же желаниями — съесть человека. Они страшно шептали и кричали, и Лексей всего лишь следил, как неясные силуэты собираются в непроглядный мрак, становящийся его собственным ореолом. От рук духов наступала тошнота, лихорадило и было трудно дышать, но все же они не могли убить его. Каждая печать горела на коже, отбивая атаки Келе, и, как сумасшедший, Лексей повторял «Шеньи, Шеньи, Шеньи!». Келе дергались от каждого слова, отступали, не солоно хлебавши, обещали вернуться и содрать с него кожу вместе с татуировками, но Лексей знал: эти — бессильны.
Его увезли в больницу, и врачи, не понимая симптомов, позвали Кшатриев. Долгие ночи они всматривались своими воспаленными глазами в лицо Лексея, ища тридцать признаков одержимости, бдели возле койки днем и ночью, пытались допрашивать, но Лексей отстранялся бесконечным «ничего не помню, кроме крысы». И охотники на духов отступили, как и Келе до них, приняв вызов за ложный — просто вирус из прошлого, подхваченный на палубе во время работы. Пожать плечами, найти лекарство и поднять парня на ноги. И почаще впускать его девушку, которая уже всех достала вопросами и попытками проникнуть в палату. Любовь даже умирающему сил придаст.
Лексей твердо знал, что присутствие Кшатриев отгоняет Келе, потому напрасно они хотели изловить духа такой толпой. Лексей, как и другие жители «Небесного Города», привыкли к тому, что Кшатрии — специалисты в деле с Келе, и их грубость, их ошибки теперь пугали. Они несовершенны. Они плохо видят Келе и не знают своего врага. Это значит, что, как и тот хозяин дневника, Лексей может полагаться только на себя. Ему в голову пришла сумасшедшая мысль, и, когда первая тень голодного Келе стала просачиваться сквозь стену, он начертил печать в воздухе взглядом, пытаясь наложить заклятие на самого духа. И ему это удалось. Келе кричал, корчился, рвал себя и исчез. Лексей повторил это и на других, и, хотя он не всегда верно определял, Келе это огня, воды или воздуха, магия срабатывала. Он продолжал экспериментировать с печатями, рисуя их водой из стакана и просто пальцем на стенах палаты. Он слышал Келе за окнами, но духи больше не были опасны для него. Победы вернули шаману-новичку бодрость духа, и врач принес планшет с долгожданной страницей истории болезни и выписки — радостная формальность.
Рид была в поездке по работе — проверяла пригодность расчищенной палубы для будущего переселения туда людей. Три дня — и он снова заключит ее в объятия, и все будет как прежде, только еще лучше. Тайна делает жизнь яркой, и Лексей теперь не просто мусорщик, он — шаман, он — наследник тайных знаний, он — сильный.
С такими мыслями было приятно засыпать, но очнулся Лексей посреди ночи с комком страха в горле. Он был не один. В его любимом кресле, закинув ногу на ногу сидел Келе. Лексей стал озираться, но печати были на месте — на каждой стене. Они остались даже на кресле (из озорства Лексей нарисовал их там, пусть все думают, что это стиль комнаты). А Келе было хоть бы что. Он сидел и улыбался, отвратительно напоминая человека и в то же время оставаясь сгустком тьмы.
— Если явно колдовать, слишком просто отыскать. Здравствуй, шаман.
— Уходи.
— Зачем? Ты не рад видеть старого друга?
— Ты не друг мне, — Лексей вжался в стену, мысленно вычерчивая прямо на Келе все узоры, что знал. Сбивался, продолжал, видел их светящиеся контуры! Но Келе поглощал знаки, топил во мраке своей сущности и скалился все шире.
— Ты не узнаешь меня. Вновь. Может, мне стоило прийти чуть позже, чтобы память вернулась к тебе, мой шаман? Ты уже отыскал свой дневник — в третий раз! И повторил путь призыва Келе.
— Я никого не призывал.
—Твоя книжица спасения человечества работает наоборот, и так забавно каждый раз наблюдать, как ты обжигаешься. Ты стал часто вертеть в голове слово «Келе» — вот и позвал их. Ты стал часто чертить печати — и позвал меня.
— Ты — не Келе? — смутные догадки гадко заворожились в голове человека.
— Нет. Я — твой личный дух, которого ты бросил умирать на Земле. Всю жизнь я бил Келе ради тебя и человеческого рода, но ты предал меня. Ты предал свой путь, шаман, и как бы ты не убегал из перерождения в перерождения, я настигну добычу и верну боль. Я не могу убить тебя. Но я вновь сделаю так, что ты сам захочешь смерти. Вы, люди, храните самое дорогое на виду. У твоего настоящего сокровища алые волосы и красивый голос. Ее зовут Рид, и она не имеет тайного имени, а потому я доберусь до нее, и ни одна твоя печать не сработает. Смотри, как медленно я буду превращать ее в Келе.
—Нет... — Лексей двинулся от стены к воплощению своих кошмаров. — Не трогай ее! — он ударил духа, но его пальцы всего лишь погрузились во мрак — и отнялись.
— Спасибо, что сам коснулся меня с такими сильными чувствами. Теперь я смогу превратиться в тебя. Когда Рид сменит кожу света на кожу тьмы, она будет охотиться за тобой. Пойду. Мне так не терпится. Ты можешь поиграть со мной... так интереснее... когда очнешься...
Комната плыла перед глазами невероятным океаном — сквозь синеву знакомые вещи казались рыбами и рифами. Успокаивающий, мерный ритм кружения. Люди так спешат, не желая слушать пульса планеты, шороха ее поворота вокруг оси, тихую мелодию ее оборотов вокруг центра галактики. А он слышит, и от этого так спокойно. Слышит? Планету, разнесенную вдребезги тысячу лет назад? Ха! Ну и вздор!
Лексей попробовал встать, и океану не понравилось его сопротивление. Чудовищная качка, будто «Небесный Город» попал в метеоритное поле и вот-вот будет разнесен на кусочки со всеми восемью миллиардами космических людей. Источником качки были ноги Лексея. Он облокотился на стол, и стало легче.
«Я что-то должен сделать. Срочно. Что?»
На столе стояла фотокарточка. Он и Рид среди искусственных цветов арборетума. Рид... Лексей вмиг вспомнил все. Пулей вылетел из своего жилого сектора и помчался на станцию переносов. Он умолял отправить его скоростным рейсом на будущую палубу Иридия, и, конечно же, транспортерша строгих правил яростно сопротивлялась ему. Ни деньги, ни мольбы не могли ее соблазнить. Отчаявшись, Лексей просто сел на пол, схватившись руками за голову:
— Наша свадьба расстроена... — громко прошептал он, чтобы каждый на станции переносов услышал его страшную тайну.
— Мистер? — трясла его растерявшаяся транспортерша.
— Если я не извинюсь перед ней, она выйдет замуж за этого идиота. Все потеряно! Моя любовь гибнет из-за какой-то станции... — плечи Лексея затряслись в беззвучном плаче, и транспортерша сдалась.
— Мистер, прекратите. Ну, ну не надо так убиваться! Ну пробью я вам этот скорый! — не выдержала она, и снова села за свой высокий стул, набирая нужную комбинацию кнопок.
— Вы — моя спасительница! — полез с ней с поцелуями Лексей, но был выпровожен в капсулу. Теперь сквозь стены «Небесного Города» он может успеть спасти Рид. Темнота в капсуле не была ему по нраву.
«Если я смогу ее спасти, наш дом будет светлым. Ни одного темного уголка, ни одного!»
Лексей мог заблудиться в лабиринте нераспакованных жилых секторов и улиц, если бы не женские крики. Ветер запел в ушах от быстрого бега, и это была песня опасности. Лексей вывернул за угол строительного блока с трафаретной пометкой «SH-99», и увидел, как человекообразная тень надвигается на Рид. Рядом лежали две девушки, не подавая признаков жизни, а Келе, который не Келе, тянул многопальцевые лапы к его любимой. Лексей ринулся вперед. Он не думал, что не сможет схватить духа. Любой ценой он должен был остановить мрак.
— Шеньииии! — гортанно закричал он и, на удивление, его руки на этот раз не прошли сквозь духа, а сумели ухватить его темное тело. Кожа Лексея ярко сияла, а сам он ощутил вдруг, что внутри него кто-то есть — большой, как «Небесный Город», добрый, как мать и отец, сильный, как мироздание. Создание мрака забилось в хватке существа, в котором соединились дух и человек, жутко завыло, разрушаемое силой Шеньи. Кончики рук злого духа превратились в ленты мрака, оторвались от погибающего хозяина, каплями тьмы упали лицо Рид, застывшей на месте. Ее щеки покрылась темными пятнами, она рухнула вниз, и невыразимый ужас застыл в светлых глазах. Светящийся кокон, окутывавший Лексея, вмиг был разбит. Невыносимо хотелось спать, но из последних сил он подполз к Рид, положил ладонь на шею, ловя пульс, и только тогда с облегчением вздохнул:
— Жива!..
И душа его, обрадованная спасением любимой, наконец смогла оставить изломанное Шеньи слабое человеческое тело.
Рид ждала, когда медсестры исчезнут из палаты и нервно тарабанила пальцами по столу.
«Вот копуши!».
«Ты могла бы говорить со мной мысленно», — Лексей парил над ней почти такой же, как при жизни. Только вот сквозь него просвечивали узоры потолка и лампа и татуировки исчезли, будто он заново родился.
«Меня раздражает, что они вообще тут мнутся и так сочувственно смотрят на мое лицо. Выйду — сделаю пластиковую операцию, дел-то!»
«Шеньи говорит, что не выйдет. Отпечатки появятся вновь».
«Ну вооот...» — расстроилась Рид.
«Но ты прекрасна и так. Только сейчас я вижу, как красива твоя душа. Она — как радужное сияние туманностей. Может, и не зря я умер?».
«Зря. Я хотела прожить жизнь рядом с тобой, а не твоим духом. Дурак! Думал, ты призвал в себя того, кого ни за что бы не смог вместить. Крикнул бы мне, я бы вынесла и Шеньи, и всех духов Космоса заодно».
«Шеньи говорит, что он согласен. Ты можешь его вынести».
«Этот твой друг так и будет от меня прятаться?».
«Он не имеет облика. Он — это весь наш «Небесный город», его душа. Или частица души Матери Земли, переселившаяся в корабль после гибели планеты. Ведь она любила людей и хотела их хранить».
«Шеньи — дух дерева?».
«Немного похож. Еще он говорит, что ждал тебя. Твоя кровь может менять Келе, возвращая им их прежнюю суть, и они тогда станут на защиту «Небесного Города».
«Кшатрии не разрешат. Они не поверят мне».
«Не грусти. Все в твои руках. Я буду рядом».
«Я знаю», — горько ответила Рид. — «Ты всегда будешь рядом. Но, может, если бы ты остался человеком с короткой жизнью, я была бы чуточку счастливее?».
URL записиКонкурс закончился, рассказ забран без лавров и, кажется, разонравился мне) Всем бетившмим спасибо)
Главкритика: больше мира показать, больше размер текста, интересней, не фантастика.
Название: Космос Келе
Мир: космическое будущее после разрушения Земли, когда люди живут на огромном корабле
Персонажи: мусорщик, его девушка, духи-Келе и бывший дух-помощник шамана
Темы: любви, сохранения наследия, заботы Земли о людях, отношений людей и духов
Размер: 5014 слов
Краткое содержание: После уничтожения Земли человечество живет на огромном космическом корабле, однако прошлое так просто не отпускает. Разозленные духи с родной планеты преследуют людей, и их нельзя уничтожить. Но, может, есть способ что-то изменить?
Примечания:
Келе - злые духи у чукчей
Лэйгун - бог воды в Китае
Чжунчжун - бог огня в Китае
Шэньнун - бог земледелия и медицины,культурный герой в Китае
Не поминай имя материнской планеты всуе.
Не думай с тоской о покинутом доме, у нас есть только один путь радости — вперед.
Не прикасайся к предметам, на которых осталась пыль Земли. Яркость их — от Келе.
Найдя в глазах друга тень Келе, немедля зови Кшатриев: друг твой погибнет, но сотни спасутся.
читать дальшеСвет трактфлаера высветил груды мусора. Крысы с писком побеждали в разные стороны, и потому Лексею показалось, что мусорные хребты трясутся, дрожат живой шерстью паразитов, беспокоятся из-за его вторжения, древними дикими животными, не лишенными костей, пытаются встать и преградить путь мусорщику. Он несколько раз нажал на кнопку гудка, чтобы серое воинство перепряталось в стенах — когда он освободит помещение от следов прошлого, крысами займется служба дератизации.
Давным-давно, когда корабль «Небесный город» еще не стал единым существом и на нем велись «палубные войны» меж разными народами, этот мусор был жилыми постройками, дорогими людям предметами и, что греха таить, самими людьми (мусорщики часто разгребали древние кладбища). Но теперь это всего лишь серое царство крыс, которое Лексей безжалостно разрушит жвалами и ковшами трактфлаера, ведь люди ценнее грызунов и им нужно пространство. Пространство — это жизнь.
Лексей и его товарищи по цеху вызнают нутро каждой мусорной кучи, отделят плевелы от зерен — бесполезные и запретные вещи от полезных, — и вот уже через квартал здесь будут жить люди Единого Народа, любить и строить, рожать детей и лелеять внуков. Лексей сделал снимок на камеру — для истории. Он собирал альбом фотографий с видами палуб до и после уборки.
Трактфлаерами разгребли участок для полезного и для дурного. Поставили полукругом и включили лампы, сделав из палубной ночи день. Работенка не из легких — вручную перебирать мусор. Лексею гораздо больше нравилось бить по газам и сметать отсортированный мусор за первый шлюз, откуда бессмысленные, отсеянные волей человека предметы начинали свободный полет по космосу. Работали споро, и пришла усталость. Один за другим товарищи Лексея подавали сигналы сквозь свистки респираторов, что уходят обедать. Лексей наметил себе последнюю полосу мусора до перерыва. Сделает — и свободен: съест разогретую друзьями коробку каши, выпьет энергетический шоколад, потравит байки о работе в других кварталах и сражениях крысиных королей, а потом — снова за работу, и да не протрутся рукавицы о мусорные завалы.
Два диска старинного комма укоризненно смотрели на него из темноты. Лексей потянул за перепутанные вены проводов, чтобы разворошить мусорное лицо, и грязная гора обрушилась к ногам. С шелестом. Лексей быстро сложил кулак и приложил его ко лбу — знак отвращения зла. Перед ним лежали, пестрея обложками, книги. Нечастый улов, который сулит вместе прилив кредитов на счет и бесконечные проверки Кшатриями — не утаил ли хотя бы страницу, не прочитал ли запретных слов, не воспылал ли любовью к покинутой давным-давно материнской планете, поддавшись обаянию черных строк? Желание бросить книги тут и оставить на кого более рискового уступило любопытству и жажде выгоды, Лексей позабыл о еде и скоро пролистывал книжный клондайк. То, что пестрит схемами и терминами науки и потому будет полезно для человечества, — направо. То, что пестрит картинками, в которые нельзя всматриваться, и уж тем более имеет столбики текста по центру листа, — налево.
Вдруг ему попалась странная книга. Жесткая обложка, а внутри большая часть листов пуста, еще часть — исчерчена какими-то странными закорючками, вписанными в круги, и лишь на четырех страницах — рукописный текст. Такому стилю не учат в школе, но при желании можно разобрать и догадаться, какие буквицы имелись в виду. Лексей поднес книгу к лицу, засопел от напряжения, и брови его вдруг взметнулись вверх от удивления: он сумел прочесть «Келе». Несколько секунд в его сознании властвовал страх. Келе. Создания мрака. Но в темноте опасений мусорщика скоро разгорелся огонек интереса, и Лексей осмелился читать дальше. То, что сумел выхватить он из плена страниц, поразило Лексея так, что он, не отдавая себе отчета в действиях, раскрыл рабочий скафандр на груди и запихал книгу в щель. Спрятать! Руки его сами потянулись к проводам, все еще торчащим из осуждающего человека хлама. Лексей дернул за них, чтобы устроить прочим книгам погребение и, насвистывая, будто ничего не произошло, отправился на перекур. А потом «забыл», где закончил работать. Если ни слова никому не сказать о книгах, кто начнет проверять? Он успеет припрятать дневник о Келе так, что ни один Кшатрий не унюхает.
Я — потомок шаманов. Имя неважно, дар улетит с моей смертью и, если и найдет кого чувствительного, вряд ли сможет проникнуть в его душу. Но все же надеюсь, что будет тот, кто не сожжет мой дневник, а окажется настоящим сыном или дочерью Земли, Матери нашей.
Шаман — слово забытое, старое. В памяти «Небесного Города» его не найдешь, только человеческая, неверная память хранит его. Шаманами называли тех, кто мог видеть духов, говорить с ними, управлять ими, сдерживать их, изменять их. Таким не нужно было пить яд, чтобы видеть Келе с грани жизни и смерти, сокращая срок своих лет. Глаза шаманов были устроены иначе: в них сияла душа, различая скрытое.
Келе — всего лишь духи, которые жили на Матери Земле. Они не всегда были так темны и злы, как сейчас. Наоборот, эти духи были созданы для любви и доброты, приглядывать за растениями и животными, а иногда даже и за людьми. Однако когда Матерь Земля была взорвана нами, большая часть их погибла, ведь телом духов была почва и атмосфера. Оставшиеся обратились в Келе.
Келе не могут забыть людям разрушения дома, но более того они не могут забыть своего голода. Матерь Земля больше не питает их, и потому Келе ищут пищу в том, что похоже на вкус ее энергии. Они едят души людей. Они охотятся на нас, и как далеко мы бы ни уплыли в космическое пространство, какие бы стены ни строили от врага, Келе найдут нас, изменят себя, чтобы одолеть стены и щиты, обманут и получат свое. Мы сделали их такими. Келе — проклятие человеческого рода.
Я — потомок шаманов, а это значит, что знание — в моей крови. Я видел Келе, я слышал их голоса, я даже говорил с ними. Мое искреннее желание породило лишь головную боль: они хотели лишь убивать. Я был наивен и пытался изменить Келе, надеясь вернуть злым духам добрую память, но в итоге они увидели во мне большего неприятеля, чем в Кшатриях, и стали преследовать.
В час, когда я думал ,что совсем пропал, когда их руки почти добрались до моего сердца, а губы стали высасывать жизнь из тела, я словно окунулся в прошлое своего рода, своих предков, живших еще на Матери Земле. Я закричал так, как никогда не умел, как не могут цивилизованные люди, и мой крик разорвал Келе в черные лоскутья, выгнал их с палуб «Небесного Города». Как я ликовал тогда! Я, человек, победил Келе одним лишь криком! Но рано радовался, ведь Келе не имеют дома, а потому им больше негде умирать. Из осколков они вновь собрали себя, и радость перешла в печаль — их нельзя изменить, их нельзя и убить.
Мне кажется, словно я что-то упустил или для чего-то не создан. Должен быть выход, секрет, что спасет людей от угрозы Келе. Может, и этот дневник я волею судьбы пишу для того, кто будет сильнее меня. Ему я хочу передать ту же мудрость, что мне досталась от матери, а ей — от отца, а ему — от далеких предков, имен которых мы уже не знаем. Мудрость эта в печатях, которые могут защитить от разных видов Келе, а еще в слове «Шеньи». Что оно значит — мне неведомо, но я ощущаю от него тепло даже сейчас, когда Келе роятся вокруг моей домашней секции, и я знаю, что мне не хватит сил справиться с мраком. Пусть Кшатрии убьют меня раньше, чем я убью многих.
Лексей задумчиво листал дневник. Ни даты, ни подписи. Квартал, в котором он раздобыл записи дней минувших, перестал функционировать как жилой около четырех столетий назад. Никто обычно не интересовался, что именно произошло, слишком глупым было поведение предков. Не помнить о родичах дальше пяти поколений, не помнить, как звался твой народ и чем занимались прадеды — вот основа равенства. И пусть у некоторых граждан темен цвет кожи или раскосы глаза, белокурые локоны или выдающийся нос — все мы братья, объединенные единой палубой «Небесного Города». Дневник казался Лексею диким. Неужели и сейчас кто-то тайно шепчет на ухо детям о прошлом, может даже о планете, которую шаман чудовищно назвал «матерью». Однако слова его были теплы, как будто бумага впитала дорогие для человека чувства и теперь, когда Лексей читал их, заботливо передавала ему чужую тайну. И он, поражаясь самому себе, принимал ее всем сердцем. Лексей спрашивал себя, не начал ли он любить внезапно ту запретную Землю, что исчезла со звездных карт? Но нет, Земля по-прежнему была для него пугающим словом, и детские (только дети по-настоящему бесстрашны) песенки колотились в голове:
— Кто Землю всуе помянет,
к тому Келе ночью придет!
Лексей никогда не встречался с Келе, но, как добропорядочный гражданин, каждое утро читал новостную ленту и видел то сухие заметки о пойманных чудаках, начавших почитать материнскую планету, то по-настоящему жуткие истории об одержимых Келе, вырезающих свои семьи, а то и весь жилой сектор.
Он прижал кулак ко лбу — надолго, но дневник крепко сжимал другой рукой. Было в строках шамана непонятное очарование. Келе. Вот источник интереса Лексея, и он дал сети запрос на историю квартала 561, в котором жил шаман. Эксперты как один считали, что во всем виноваты Келе, и Лексею стало странно: страх мешался с радостью, и он сознался себе, что хотел бы узнать, какие Келе на самом деле. Любопытство — не порок, он же не влюбляется в Землю и не имеет к ней интереса. Темные, загадочные, преследующие людей Келе — вот что заставляло его кровь кипеть... так сильно, что он едва успел спрятать свое краденое сокровище перед тем, как Рид вошла в его комнату.
— Ты все еще в робе! — она сдула алую челку с глаз. — И как мне с тобой на свидание идти?
— Извини...
— Чего мямлишь? Руки в ноги! Если через пять минут ты не будешь готов к выходу, ты меня больше не увидишь!
Лексей быстро собрался, а дневник сунул за пазуху. Так надежней, как показалось ему.
Они все же застряли в пробке, и кафе оказалось забитым.
— Людей как каров на стоянке в конце дня, — поморщила носик Рид, озираясь в поисках свободного места. Неожиданно она повисла на руке Лексея и стала куда-то указывать, прыгая на месте. — Видишь, видишь! Там два Кшатрия сидят! Пойдем туда!
— И почему они тебе так нравятся? — проворчал Лексей. Конечно же, ему не хотелось идти к ним, и никому не хотелось сидеть с бледными, изнуренными борцами с Келе: это как напоминание о смерти в месте, где хочется веселиться. Но Кшатрии тоже люди: любят делать ложечкой водоворот в ароматном чае, изящность бега электроконей на скачках, живой азарт ставок и прозрачные лепестки цветов в арборетумах. Их работа — это любовь к человечеству, и, как бы они ни выглядели, вместе с неприязнью к их внешности Лексей испытывал благодарность. Однако сегодня она, как сладкое мороженое с горьким кофе, вступала в процесс диффузии со страхом. А вдруг они учуют? Но Рид, которая обожала их мрачные, зеленоватые из-за яда лица, уже притянула Лексея к соседнему с Кшатриями столику, и он решил: нечего бояться! Он испытает их. В конце концов, душа его чиста, и ни одной тени Келе не видел. А так хотелось бы... Лексей хмыкнул — они с Рид одинаковые, только она по Кшатриям прибивается, а он по их добыче.
Рид болтала о всякой всячине. Лексею просто нравилось слушать ее голос — яркий и переменчивый от эмоций, как броуновское движение. Однако сегодня он больше слушал тихую беседу Кшатриев. Один из них был совершенно сед, хотя на вид не дашь больше сорока, второй — молод, но в его волосах тоже поблескивали серебристые волоски. Оба в черном, они забились в угол кафе, и старший напарник поучал младшего:
— Думаешь, в нашей работе самое страшно, это когда Келе уже захватили чей-то разум? Это не вовсе не так. Страшно, что сами люди отдают себя в их нечистые руки.
— Почему, Дейном?
— Причин много. Одни и так имеют грязную душу — жизнь потрепала или генетики склад характера протабанили. Потенциальные или самые настоящие преступники, душа которых бросается на других так же, как Келе. Келе обещают таким силу, и те платят, не понимая, как ценна душа. Они становятся орудием Келе и, увы, нет иного способа, кроме как ликвидировать таких. Другие несчастны, терзаются в одиночестве, недовольны жизнью и разрешают себе страдать. Их души вкусны для Келе, но слабы: цепляются к таким один или два и тянут, тянут что твой сок через соломинку жизненные силы, пока человек не умрет, как от болезни. Иногда даже если отогнать Келе от таких, они сами помирают — по инерции. Иногда попадаются любопытные простаки — романтику им, видите ли, подавай.
— Ты же говорил, что ты романтик?
— Да, я как раз такой простак, который подписал бумажку, не сильно полагаясь на «назад дороги нет». А зря! Лучше бы работал мусорщиком и мечтал, не видя кошмаров с Келе. Но, может, так и лучше. Мог бы тоже увлечься яркой книжонкой и начать мечтать о материнской планете, райских кущах и синем небе. Тьфу! Фантазию не унять, она нестабильна и заводит далеко. А еще ее не всегда можно различить. У двух человек с хмурыми лицами может быть разная начинка в голове: один будет спать и видеть работу-дом, а второй летать на крыльях солнечных ветров и открывать заново космос. Вон от нас сидит парень с девушкой. Милые, мирные, влюбленные...
Лексей невольно вздрогнул от таких слов. Дневник будто прожигал кожу под курткой. Вычислили? Но старший Кшатрий на него не смотрел даже, продолжая:
— А ведь один из них или даже оба могут стать нашими клиентами. Сами. По своей воле.
— Да ладно, играющего с огнем за версту видно.
— Не знаешь ты жизни. Одних видно, они совестливые. Сами придут и друга приведут. А другие от вкуса опасности только наглеют. Им риск нервы щекочет, под носом будут ходить, хвост распушив, и не догадаешься.
— Лекс! Лекс! — Рид помахала у Лексея перед глазами. — Ты меня вообще слушаешь?
— Прости, я замечтался.
— И о чем же?
— О том, когда ты переедешь ко мне.
— Вот еще! Мне в моем доме уютней, чем в твоем свинарнике. Мечтаешь, что я буду убираться за тебя?
— Если ты переедешь, я буду убираться сам и без напоминаний.
— Так тебе и поверю, — сказала ему Рид, однако по глазам Лексей понял — обрадовалась. И тогда он сам стал счастливым — от любви... и гордости, что он провел Кшатриев.
Все Келе — тьма, но не все одинаковы.
Есть Келе, что были когда-то духами огня. Они жили в жерлах вулканов и разломах литосферных плит, в гуще лесных пожаров и огне рукотворном. Их форма напоминает пламя, а объятия горячи, они обещают страсть и манят иллюзиями телесной красоты. Келе Огня боятся воды и вакуума, а потому для них нужна печать водяного бога Лэйгуна, что творит щит из противоположной им стихии.
Против Келе воды, текучих и шумящих, поможет печать Чжунчжуна, бога огня. Против Келе ветров, полупрозрачных в своей тьме и неуловимых, быстрых и шепчущих, — печать Шэньнуна, покровителя деревьев.
Однако самые опасные Келе не из духов природы. От таких не спасет ни одна печать. Они редки, как редка шаманская кровь, ведь они — духи тех шаманов, что приняли решение улететь с Матери Земли или же были увезены насильно. Духи не простили своим бывшим хозяевам предательства. Они охотятся только за подобными мне, и знают, как взломать каждую печать. Они не имеют стихии, постоянной формы, и только если шаман в борьбе с таким Келе станет сильнее его, Человек одолеет мрак. «Помни имя «Шеньи»» — вот и все, что передали мне, как путеводную звезду. Но она скрылась за туманом. Я шепчу это имя, я чувствую силу, спящую в нем, но не могу ее пробудить. Почему Шеньи не принимает меня?
Глаза Рид округлились, когда она увидела на теле Лексея свежие татуировки. Без слов она стянула с него футболку, не пожалела даже трусов, думая, что и там может найти рисунки, и Лексею оставалось только смеяться — от неловкости и ее щекочущих прикосновений.
— Да нет их больше, нет!
От оплеухи по затылку зазвенело в ушах.
— И почему ты меня не спросил?!
— С чего это я должен спрашивать у тебя, что мне делать со своей кожей?
— А если бы они мне не понравились?
— О, так они тебе нравятся? — Лексей положил голову на колени угомонившейся Рид. — Я рад.
— Зачем ты вообще их сделал?
— Ты любишь странные вещи, и я подумал, что эти картинки тебе тоже придутся по нраву.
— Странно, но мне и вправду нравятся. — Рид обводила пальцами контуры печатей, не понимая их назначения. — Они как будто живые.
— Что?
— Исполнены смысла и живут своей жизнью на твоей коже. Пульсируют, что ли? Эта, — она дотронулась до татуировки на шее Лексея, — горит и ярится. Эта, — рукой затронула круг на правой половине груди, — прохладная и течет... Хочется унестись мыслью, как по звездной реке... Или даже нет, по реке настоящей, как на планетах, из воды. Здесь, — и ладонь прижалась к боку Лексея, — как будто ростки пробиваются, тянутся к жизни, раскрываются цветы. Мне хочется угадать аромат, но я путаюсь в знакомых мне запахах и не узнаю этого.
— Как ты красиво говоришь, — Лексей был поражен. Она угадала значение каждой печати! Он бы так не смог. — И правильно. Знаешь, я хочу испугать тебя.
— Меня? Да ты этого никогда не сможешь! — Рид оттолкнула Лескея. Он встал с кровати, раздвинул створки встроенного в стену шкафа, пошарил рукой за одеждой и вытянул дневник шамана.
— Ты ведешь личные записи по-старомодному на бумаге?
— Нет, это... досталось мне от предков.
Рид рассмеялась.
— Ну надо же! Я думала, ты из тех, кто никогда против системы не пойдет, а ты занимаешься такими постыдными вещами. Не зря мне показалось из-за твоего хобби с фотографиями, что ты тайный поклонник прошлых эпох. И за компом после тебя остается куча открытых вкладок про историю того и этого. Меня не проведешь!
— Подожди, — Лексей сел рядом с подругой и протянул ей дневник. Рид, все еще смеясь, приняла его и стала листать. Не сразу она привыкла к почерку, а когда стала разбирать слова...
— Лекс... Это же... Такое хранить дома слишком опасно.
— Я знаю. Но выкинуть тоже не могу. Предки... — он сам не верил в то, что говорил. И что Рид примет его.
— Я тебя понимаю, — внезапно сказала она. — Нас учат не помнить корней, жить настоящим и думать о будущем. Но все же мы люди, и переучить нас сложно. Я ведь тоже знаю историю своей семьи на много поколений. До самой материнской планеты знаю.
— Удивительно. Так далеко?
— Меня мама заставляла учить. Не все поколения, а только тех, кто сталкивался с Келе. Потому я и люблю все, что кажется таинственным, и Кшатрии мне интересны. Я и сама думала пойти в Кшатрии, но мама против была. Это ее последнее желание, чтобы я к ним ни ногой. Странное еще говорила, что Кшатрии чего-то не понимают и сами становятся как Келе, тенями среди людей. Этот дневник... поражает, правда? — Рид прижала его к груди Лексея, смотря ему прямо в глаза. — И наша встреча поражает. Я никогда не думала, что смогу кому-то довериться настолько сильно, а кто-то так же доверится мне. Мы — нарушители устоев. А давай хранить секреты друг друга?
Лексей поднял пальцы Рид к своим губам и поцеловал их.
— Я буду хранить твои тайны всегда. Только будь со мной.
Лексей солгал ей дважды — и о происхождении дневника, и о том, почему сделал татуировки. Его стали мучить кошмары. В них не было сюжета, персонажей и его самого, был только мрак, тягучий и липкий, идущий издалека, но с каждым сном приближающийся все больше. Рид мирно спала рядом с ним, ей снились только светлые сны, а Лексей не раз просыпался в холодном поту и долго не мог уснуть. Неужели это Келе идут за ним? Но он не тосковал по Земле, не звал их, не был болен душой, разве что любопытство считать болезнью, как говорил тот Кшатрий.
С татуировками сны прекратились, стали провалами пустоты, отдыхом тела, но не разума. Лексей чувствовал, что его продолжает тревожить тень познанного. Начал избегать людей и светлых мест, боясь, что на свету покажется слишком бледным и изможденным. Рид, забеспокоившись, утянула Лексея к врачу, и тот прописал гимнастику, антидепрессанты и «поменьше думать, побольше делать». Рид зорким взглядом следила, чтобы больной выполнял все указания.
Работа и вправду приносила облегчение. Темнота и простой труд. Лексей пропускал обеды, отдавая всего себя сортировке нужного и ненужного, ощущая, как никогда, правильность такого дела. Все чужое — выкинуть, не дать попасться на глаза искателю приключений на свою голову, все светлое — сохранить. Лексей так пробивался в нутро мусорной кучи, что товарищи остались далеко позади. Лишь он один, окруженный грохотом кастрюлек, игрушек, обломков кресел и стульев, коммов и флаеров, обрывками одежды, раздробленными белыми костями, обглоданными крысами, и самими верещащими норовящими прокусить перчатки паразитами с злобными белесыми глазами.
Одна из них все же умудрилась вывернуться, и ее зубы по закону подлости нашли слабое место перчаток, на сгибе запястья. Проклятая тварь добралась до теплой крови, и Лексей еле оторвал ее, ругая серую погань и доставая из аптечки на боку обеззараживатель, ведь мало ли что она грызла до этого. Однако у него закружилась голова так сильно, что Лексей встал на колени.
Кровь пахла одуряюще, будто не из маленькой ранки текло, а Лексей оказался на мясном заводе в отделе разделки туш. Железистый запах бился в ноздри, и в Лексее вскипал неведомый ему ранее гнев. Он ненавидел себя. Но как же такое возможно? Лексей замотал головой. Нет, это не его ненависть, не его жажда крови, это тени обступили вокруг и жадно лакают кровь, вырвавшуюся за пределы тела. Кровь — жизнь, и Келе так изголодались, что дерутся за жалкие капли. Они рвали друг друга, и мрак рассыпался перед глазами, сливался вновь, образуя новых Келе с теми же желаниями — съесть человека. Они страшно шептали и кричали, и Лексей всего лишь следил, как неясные силуэты собираются в непроглядный мрак, становящийся его собственным ореолом. От рук духов наступала тошнота, лихорадило и было трудно дышать, но все же они не могли убить его. Каждая печать горела на коже, отбивая атаки Келе, и, как сумасшедший, Лексей повторял «Шеньи, Шеньи, Шеньи!». Келе дергались от каждого слова, отступали, не солоно хлебавши, обещали вернуться и содрать с него кожу вместе с татуировками, но Лексей знал: эти — бессильны.
Его увезли в больницу, и врачи, не понимая симптомов, позвали Кшатриев. Долгие ночи они всматривались своими воспаленными глазами в лицо Лексея, ища тридцать признаков одержимости, бдели возле койки днем и ночью, пытались допрашивать, но Лексей отстранялся бесконечным «ничего не помню, кроме крысы». И охотники на духов отступили, как и Келе до них, приняв вызов за ложный — просто вирус из прошлого, подхваченный на палубе во время работы. Пожать плечами, найти лекарство и поднять парня на ноги. И почаще впускать его девушку, которая уже всех достала вопросами и попытками проникнуть в палату. Любовь даже умирающему сил придаст.
Лексей твердо знал, что присутствие Кшатриев отгоняет Келе, потому напрасно они хотели изловить духа такой толпой. Лексей, как и другие жители «Небесного Города», привыкли к тому, что Кшатрии — специалисты в деле с Келе, и их грубость, их ошибки теперь пугали. Они несовершенны. Они плохо видят Келе и не знают своего врага. Это значит, что, как и тот хозяин дневника, Лексей может полагаться только на себя. Ему в голову пришла сумасшедшая мысль, и, когда первая тень голодного Келе стала просачиваться сквозь стену, он начертил печать в воздухе взглядом, пытаясь наложить заклятие на самого духа. И ему это удалось. Келе кричал, корчился, рвал себя и исчез. Лексей повторил это и на других, и, хотя он не всегда верно определял, Келе это огня, воды или воздуха, магия срабатывала. Он продолжал экспериментировать с печатями, рисуя их водой из стакана и просто пальцем на стенах палаты. Он слышал Келе за окнами, но духи больше не были опасны для него. Победы вернули шаману-новичку бодрость духа, и врач принес планшет с долгожданной страницей истории болезни и выписки — радостная формальность.
Рид была в поездке по работе — проверяла пригодность расчищенной палубы для будущего переселения туда людей. Три дня — и он снова заключит ее в объятия, и все будет как прежде, только еще лучше. Тайна делает жизнь яркой, и Лексей теперь не просто мусорщик, он — шаман, он — наследник тайных знаний, он — сильный.
С такими мыслями было приятно засыпать, но очнулся Лексей посреди ночи с комком страха в горле. Он был не один. В его любимом кресле, закинув ногу на ногу сидел Келе. Лексей стал озираться, но печати были на месте — на каждой стене. Они остались даже на кресле (из озорства Лексей нарисовал их там, пусть все думают, что это стиль комнаты). А Келе было хоть бы что. Он сидел и улыбался, отвратительно напоминая человека и в то же время оставаясь сгустком тьмы.
— Если явно колдовать, слишком просто отыскать. Здравствуй, шаман.
— Уходи.
— Зачем? Ты не рад видеть старого друга?
— Ты не друг мне, — Лексей вжался в стену, мысленно вычерчивая прямо на Келе все узоры, что знал. Сбивался, продолжал, видел их светящиеся контуры! Но Келе поглощал знаки, топил во мраке своей сущности и скалился все шире.
— Ты не узнаешь меня. Вновь. Может, мне стоило прийти чуть позже, чтобы память вернулась к тебе, мой шаман? Ты уже отыскал свой дневник — в третий раз! И повторил путь призыва Келе.
— Я никого не призывал.
—Твоя книжица спасения человечества работает наоборот, и так забавно каждый раз наблюдать, как ты обжигаешься. Ты стал часто вертеть в голове слово «Келе» — вот и позвал их. Ты стал часто чертить печати — и позвал меня.
— Ты — не Келе? — смутные догадки гадко заворожились в голове человека.
— Нет. Я — твой личный дух, которого ты бросил умирать на Земле. Всю жизнь я бил Келе ради тебя и человеческого рода, но ты предал меня. Ты предал свой путь, шаман, и как бы ты не убегал из перерождения в перерождения, я настигну добычу и верну боль. Я не могу убить тебя. Но я вновь сделаю так, что ты сам захочешь смерти. Вы, люди, храните самое дорогое на виду. У твоего настоящего сокровища алые волосы и красивый голос. Ее зовут Рид, и она не имеет тайного имени, а потому я доберусь до нее, и ни одна твоя печать не сработает. Смотри, как медленно я буду превращать ее в Келе.
—Нет... — Лексей двинулся от стены к воплощению своих кошмаров. — Не трогай ее! — он ударил духа, но его пальцы всего лишь погрузились во мрак — и отнялись.
— Спасибо, что сам коснулся меня с такими сильными чувствами. Теперь я смогу превратиться в тебя. Когда Рид сменит кожу света на кожу тьмы, она будет охотиться за тобой. Пойду. Мне так не терпится. Ты можешь поиграть со мной... так интереснее... когда очнешься...
Комната плыла перед глазами невероятным океаном — сквозь синеву знакомые вещи казались рыбами и рифами. Успокаивающий, мерный ритм кружения. Люди так спешат, не желая слушать пульса планеты, шороха ее поворота вокруг оси, тихую мелодию ее оборотов вокруг центра галактики. А он слышит, и от этого так спокойно. Слышит? Планету, разнесенную вдребезги тысячу лет назад? Ха! Ну и вздор!
Лексей попробовал встать, и океану не понравилось его сопротивление. Чудовищная качка, будто «Небесный Город» попал в метеоритное поле и вот-вот будет разнесен на кусочки со всеми восемью миллиардами космических людей. Источником качки были ноги Лексея. Он облокотился на стол, и стало легче.
«Я что-то должен сделать. Срочно. Что?»
На столе стояла фотокарточка. Он и Рид среди искусственных цветов арборетума. Рид... Лексей вмиг вспомнил все. Пулей вылетел из своего жилого сектора и помчался на станцию переносов. Он умолял отправить его скоростным рейсом на будущую палубу Иридия, и, конечно же, транспортерша строгих правил яростно сопротивлялась ему. Ни деньги, ни мольбы не могли ее соблазнить. Отчаявшись, Лексей просто сел на пол, схватившись руками за голову:
— Наша свадьба расстроена... — громко прошептал он, чтобы каждый на станции переносов услышал его страшную тайну.
— Мистер? — трясла его растерявшаяся транспортерша.
— Если я не извинюсь перед ней, она выйдет замуж за этого идиота. Все потеряно! Моя любовь гибнет из-за какой-то станции... — плечи Лексея затряслись в беззвучном плаче, и транспортерша сдалась.
— Мистер, прекратите. Ну, ну не надо так убиваться! Ну пробью я вам этот скорый! — не выдержала она, и снова села за свой высокий стул, набирая нужную комбинацию кнопок.
— Вы — моя спасительница! — полез с ней с поцелуями Лексей, но был выпровожен в капсулу. Теперь сквозь стены «Небесного Города» он может успеть спасти Рид. Темнота в капсуле не была ему по нраву.
«Если я смогу ее спасти, наш дом будет светлым. Ни одного темного уголка, ни одного!»
Лексей мог заблудиться в лабиринте нераспакованных жилых секторов и улиц, если бы не женские крики. Ветер запел в ушах от быстрого бега, и это была песня опасности. Лексей вывернул за угол строительного блока с трафаретной пометкой «SH-99», и увидел, как человекообразная тень надвигается на Рид. Рядом лежали две девушки, не подавая признаков жизни, а Келе, который не Келе, тянул многопальцевые лапы к его любимой. Лексей ринулся вперед. Он не думал, что не сможет схватить духа. Любой ценой он должен был остановить мрак.
— Шеньииии! — гортанно закричал он и, на удивление, его руки на этот раз не прошли сквозь духа, а сумели ухватить его темное тело. Кожа Лексея ярко сияла, а сам он ощутил вдруг, что внутри него кто-то есть — большой, как «Небесный Город», добрый, как мать и отец, сильный, как мироздание. Создание мрака забилось в хватке существа, в котором соединились дух и человек, жутко завыло, разрушаемое силой Шеньи. Кончики рук злого духа превратились в ленты мрака, оторвались от погибающего хозяина, каплями тьмы упали лицо Рид, застывшей на месте. Ее щеки покрылась темными пятнами, она рухнула вниз, и невыразимый ужас застыл в светлых глазах. Светящийся кокон, окутывавший Лексея, вмиг был разбит. Невыносимо хотелось спать, но из последних сил он подполз к Рид, положил ладонь на шею, ловя пульс, и только тогда с облегчением вздохнул:
— Жива!..
И душа его, обрадованная спасением любимой, наконец смогла оставить изломанное Шеньи слабое человеческое тело.
Рид ждала, когда медсестры исчезнут из палаты и нервно тарабанила пальцами по столу.
«Вот копуши!».
«Ты могла бы говорить со мной мысленно», — Лексей парил над ней почти такой же, как при жизни. Только вот сквозь него просвечивали узоры потолка и лампа и татуировки исчезли, будто он заново родился.
«Меня раздражает, что они вообще тут мнутся и так сочувственно смотрят на мое лицо. Выйду — сделаю пластиковую операцию, дел-то!»
«Шеньи говорит, что не выйдет. Отпечатки появятся вновь».
«Ну вооот...» — расстроилась Рид.
«Но ты прекрасна и так. Только сейчас я вижу, как красива твоя душа. Она — как радужное сияние туманностей. Может, и не зря я умер?».
«Зря. Я хотела прожить жизнь рядом с тобой, а не твоим духом. Дурак! Думал, ты призвал в себя того, кого ни за что бы не смог вместить. Крикнул бы мне, я бы вынесла и Шеньи, и всех духов Космоса заодно».
«Шеньи говорит, что он согласен. Ты можешь его вынести».
«Этот твой друг так и будет от меня прятаться?».
«Он не имеет облика. Он — это весь наш «Небесный город», его душа. Или частица души Матери Земли, переселившаяся в корабль после гибели планеты. Ведь она любила людей и хотела их хранить».
«Шеньи — дух дерева?».
«Немного похож. Еще он говорит, что ждал тебя. Твоя кровь может менять Келе, возвращая им их прежнюю суть, и они тогда станут на защиту «Небесного Города».
«Кшатрии не разрешат. Они не поверят мне».
«Не грусти. Все в твои руках. Я буду рядом».
«Я знаю», — горько ответила Рид. — «Ты всегда будешь рядом. Но, может, если бы ты остался человеком с короткой жизнью, я была бы чуточку счастливее?».