[berki]

26.03.2014 в 10:13

Пишет  He Bi Shi:

Для Беркань

Название: Сфинкс Черного Ветра
Обстановка: Степь кочевников и полисы земледельцев
Краткое содержание: Удержать власть над ордой можно только тогда, когда она имеет внешнего врага. Жизнь и превращения женщины-хана.
Размер: 1267 слов
Жанр: темная сказка
Примечания: По одной из версий, Сфинкс была амазонкой или морской разбойницей.
Сфинга - "душительница". Тифон - "чадящий".


Она родилась в год Черных Ветров. Языкам великого пожара было мало травы, и они тянулись к небу, очерняя его дымом. Степь ревела, корчась в предсмертных муках, и другая живая степь потекла к морю. У живой степи были крупы лошадей и овец, а еще спины воинов и их женщин. Дым вплелся в волосы и застил глаза жаждой войны — степь двигалась к морю, чтобы потеснить живущие в сытости царства. Говорят, у племен был один отец, но он выгнал темнокожих детей под палящее солнце. Однако они поклялись: когда степь не сможет их вместить и откажется нести на плечах черные головы, Народ Лошади объединится и мечом вернет себе наследство жестокого родителя.
Такую легенду слышала Сфинга, и ветер ласково трепал ее светлые пряди. Мать, не похожая на других женщин племени, пела о том, что Ветер — сын Луны, а женщины — ее сестры, потому Ветер никогда не причинит женщинам зла.
Вождь просил подарить ему сильного сына. Небо согласилось через уста шамана, но слукавило. Могучий Тифон хотел бросить новорожденную дочь под копыта коня, а затем отрубить шаману голову, но тот сказал — расти ее как сына, и она подарит Народу Лошади новую страну. Гром подтвердил слова шамана, сильный порыв ветра остановил руку Тифона. Так Сфинга осталась жить под Вечным Небом.
Над Тифоном смеялись исподтишка — растит девчонку, как мужчину! Никто не посмел бы потешаться открыто, ведь вождя не зря прозвали Чадящим — он сжигал заживо врагов и разводил костры из их юрт. Когда Сфинге исполнилось пятнадцать, смеяться перестали, потому что не было оружия, которое не подчинилось бы ей, не было коня, который бы не следовал за ней. Ее дух сиял так ярко, что затмил солнце Тифона. Старый воин ушел в тень, и новый вождь с прекрасным лицом появился у девяти племен. Как и у всего Народа Лошади, взгляд Сфинги был устремлен на закат.
Она была не первой, кто указал копьем путь на запад, но впервые кочевники смогли одолеть белолицых людей и белокаменные стены. Люди — опаснее камня, особенно когда они разозлены не на шутку. Сфинга имели свои уши за девятью вратами девяти полисов, и лазутчики, любящие золото, донесли ей, когда пришел час для победы. Сфинга имела уста на девяти площадях, и позолоченные рты отравили слух вольных граждан кличами о беловолосой Степной Деве, что освободит их от гнета богачей. Девять врат сами открылись перед ее войском, девять площадей отдали под власть Сфинги по тысяче копий — и пали девять дворцов. Впервые копыта степных коней били о внутренние мостовые полисов, а боевые кличи разбивали уточненное звучание лир. Удивленно кочевники смотрели на жизнь оседлых людей, и сладкий хлеб с крепким вином заставили их забыть, что Небо велело всегда быть в движении. Этого и желала Сфинга, видевшая дальше, чем простирается степь, и желавшая большего, чем смел пожелать ее отец. Хоть она и родилась среди выжженной травы, вспаханная земля подчинилась ей... Звезды горели ярко и видели, как народ степи изменяется и становится похожим на народ равнины. Но свет их постепенно наливался красным, как глаза быка, готовящегося в ярости броситься на бывшего хозяина.
Сфинге стало больше лет, чем пальцев на руках и ногах. Она наконец соединила два народа и увидела детей с раскосыми глазами кочевников и светлыми волосами жителей равнин — отражение ее самой. Она научила своих людей не быть жестокими к тем, кто мог научить растить хлеб, и заставила носящих мягкие одежды потесниться, чтобы Народ Лошади построил своим первые дома.
Казавшееся благом обернулось бедой. Когда кочевники прекращают двигаться, пламя их сердец не остужается ветром. Оно становится жадным и злым и бросается на ладони, что недавно кормили огонь. Люди степи терпели Сфингу, пока она была победительницей, но нравы их стали смешиваться с нравами людьми равнин. Их глаза переставали видеть в Сфинге небесное, и грязные языки возвращали ее на землю — простой женщиной, которая должна повиноваться мужчине. Жадность не ведает границ, и Сфинга знала, что на ее век не хватит мира. Копья вновь начнут тревожить остриями живот Неба, и трон, заслуженный ею по праву, станет желанной добычей. Все, что могла сделать она, так это стать женой одного из своих ханов. Но звезды не стали лгать ей о счастливой жизни: в глазах каждого, просившего ее руки, Сфинга видела свою скорую смерть. Дворец стал душить ее, привыкшую к белой юрте, и она покинула его, не зная, сможет ли вернуться. Гнедой конь взбил копытами пену на тихих волнах, и вызвал гнев моря прибоем. Зачарованно Сфинга смотрела на мощь синих коней, и думала, не лучше ли погибнуть от их копыт, чем от рук своего племени.
— Ветер, если ты действительно хранил мою мать, помоги и мне! — в отчаянии крикнула она, когда волны обрушились на берег. Поднялся небывалый ветер, и вода ударила коня в грудь. Но это был сильный конь, он устоял на ногах. И смелый конь, потому что он не тронулся с места и тогда, когда ветер почернел и свился в огромного дракона. Зубы его были как кинжалы, а глаза горели алым солнцем пожаров. Чешуя темными зеркалами отражала всадницу, ничтожную перед божеством.
— Ты звала, я пришел. Но разве ты не знаешь, что помощь Ветра — как проклятье? Сестрам Луны я помогаю стать Луной.
— Луна бессмертна?
— Луна — переменчива. Твоя душа плакала на берегу от нерешительности, потому что любое решение — смерть. Но сделаешь шаг, и идти станет легче. Луна не может остановить превращений, и ты не должна останавливаться.
— Чем ты поможешь мне?
— Я сделаю то, что должна была сделать ты. Восемь ханов поддерживают тебя, и ты — девятая. Но они перестали быть послушными, и все твои беды от них. Я буду приходить каждую седьмицу и задавать одному хану вопрос. Если он не сумеет ответить на него, я пожру его, как ветер выкорчевывает старые деревья. Я очищу твои владения от волков, не знающих благодарности.
— Я не хочу этого! Мы прошли с ними сквозь войну и голод, и Небо покарает меня за предательство.
— Нельзя быть у власти и оставить руки чистыми. Я пришел помочь сестре Луны, а ее заслоняют облака. Каждую седьмицу те, кто недостоин быть рядом с тобой, будут умирать.
Дракон поднял крылья, и они обратились в черные вихри.
Сфинга погнала коня в стольный город, но Ветер был быстрее, и она не застала первого хана живым. Люди говорили о чудовище, что обещало прийти еще. Люди были объяты страхом, ведь они не знали, за кем тварь придет в следующий раз. И страх заставил их вновь обратить лица к Сфинге, дочери украденной Тифоном жрицы Луны.
Когда бездыханным был найден третий хан, все поняли, за кем охотится чудовище. Не желавшие умирать окружали себя фимиамом, войском и шаманами, но это не спасало тех, кого выбрал Ветер. И вот последний хан остался у Сфинги — тот, что никогда не говорил о ней ни одного дурного слова, тот, кто был ее названным братом. В седьмой день она пришла к нему, чтобы встретить дракона — и свою судьбу.
Ветер может проникнуть куда угодно, и чудовище появилось перед ними, когда звезды порвали черное полотно ночи.
— Забери меня вместо него! — вышла вперед Сфинга.
— Я сказал, что возьму восьмерых ханов, так и сделаю.
— Ты сказал, что изменишь меня. Я изменилась. Мне не нужно царство, оплаченное такой ценой. Я лучше пожертвую собой, чем тем, с кем связана клятвой преданности.
— Ты ослеплена людьми, сестра Луны. Твоя жизнь и вправду оборвется, но обернись, чтобы увидеть настоящее вероломство!
Сфинга обернулась, и в грудь ей вонзился кинжал. Тот самый, что она подарила побратиму. Восьмой хан пал на колени, дрожа, и стал умолять дракона:
— Прими жертву! Пощади меня!
Сквозь звон и темноту услышала Сфинга последний вопрос Ветра:
—Так хочешь ли ты спасти хана?
В ее последней улыбке не было жалости. Черный ветер вырвался из ее сердца, израненного, как луна на убыли. Свился крыльями за спиной, изломал кости, превращая ее тело в львиное. Лишь прекрасное лицо осталось у Сфинги, и его спокойствие напугало восьмого хана больше, чем морда дракона. Она медленно шла к нему, и из прекрасных губ он услышал вопрос, на который не мог найти ответа.